Аттракцион

Я проснулся и уставился в ночь. Долго не мог понять, что произошло, кто я, как оказался здесь. Почувствовал свои руки – точнее одну: вторая во сне затекла, стала ватной, и я аккуратно перебросил через себя ее вареную мягкость. Никогда не ощущаешь себя таким мясным, как в эти секунды, когда какая-то часть будто живет отдельно, и ты догадываешься, что «мешок с костями» вовсе не матафора, а самое реалистичное отображение жизни твоего беспомощного существа. И никакой Бог не способен оправдать это существование, которое почему-то еще теплится и разрастается силой по всем закоулкам, наливает соком закоченелые конечности. Я понимаю, как тяжел, во сколько раз тяжелее живой жизни человеческий труп.

Силы возвращаются в клетки сотней точных пульсов, каждый входит иглой. Поднимаю руку, сгибаю в полумраке, как андроид, внимательно изучаю ее странные очертания.

Вы смотрели когда-нибудь на свои руки, как на сторонний объект, как на лошадиные икры, под бархатной кожей которых вздымаются мышцы и ходят в заданном порядке сухожилия? Вы видели, какие они трогательные, какие нежные и несуразные? Человеку никогда не увидеть своего лица, он никогда за всю свою жизни не может увидеть себя со стороны, НИКОГДА. Остаются только руки – руки, на которые смотришь и понимаешь, что ты – долбанный кусок мяса, но ты снова живой.

***

Усилие – и подъем – по примете, на правую ногу. Пошатываясь всем корпусом, набрасываю на теплые плечи холодный халат, не с первого раза попадаю ступнями в тапки. Зеркало в умывальнике – друг настоящий, слишком честный: не сразу решаюсь поднять в него глаза. Изрядно мятое, отекшее, со все еще широкими – в полглаза – зрачками, что делает его еще более выразительным в своем безумии. Понимаю, что еще не отошел. Что надо поспать. Но уговаривать тело снова уснуть – бесполезно: оно мстит тебе за вчера, за то, как ты надругался над его спокойствием, превратив в истерику все его размеренное, годами выстроенное «тик-так».

***

События вечера смутны. Вот мы идем и хохочем: они – внутренней полнотой  умением пить жизнь большими глубокими глотками тщательно подобранного состава. Ты – осипшей паникой, глубоким страхом, зияющей внутренней пустотой, которая высасывает из тебя смысл как дементор, ничего не принося взамен. Ты – дыра, и чутко ощущаешь нутром эхо собственного смеха, которое гулко отражается от стенок твоего Я.

Вот внезапный новый знакомый, грузин, который из шутки решил стать частью компании. Хотя какой частью можно стать, когда ты даже не целая единица, а так – привесок для самого себя? Пью, смеюсь, острю – ах, я сама беззаботность, жизнь во плоти, посмотрите: я совершенно здоров, ни капли сомнения, ни тени грусти! Что-что? Нарубаем? Нарулим? Ой блять, ну как тут устоять, я же часть корабля, точно такая же недоделанная «единица». Берем. Идем. Внутренний голос не затухает, бьет в колокол: «Неет! Неет! Это не ты, глупый, дурной! Иди домой, ты же ДЫРА, что тебе, блять, вообще надо, кроме сна?!» 

Но желание соответствовать — больше, желание быть нормальным — неконтролируемо. Я иду – я часть команды. Я глотаю и разжевываю синие, омерзительно синие таблетки – таких не бывает в природе, это очевидный кусок дерьма. И вот, мне легко, я ничего не понимаю — ХОРОШО! Танцы, сигареты, любая жидкость вовнутрь и ужас от того, что вместо любимых лиц – жуткие почерневшие потекшие монстры, отпечатанные в памяти фильмом «Страх и ненависть в Лас-Вегасе». На секунду становится страшно: вдруг это правда? Вдруг это космос показывает тебе, где ты, кем ты стал, что тут происходит, как растут у всех голодных внутри гигантские ненасытные черные дыры и превращают существа в пылесосящий внутренности мрак? Но я возвращаюсь – практика. Чувствую горечь от синей хуеты и знаю, что все на местах, это – мои любимые, просто изуродованные рукой какого-то недалекого алхимика, в чьих интересах просто получить свой кусок пирога, чтобы бесплатно прокатиться на этом омерзительно притягательном аттракционе.

***

Отпускает, зрачки принимают адекватную форму и уже не делают тебя сексуальнее и загадочнее. Ты вообще похож на пожеванный кусок бумаги, которым можно разве что плюнуть через трубку, чтобы он нашел хоть какое-то подобие цели. «Пожалуйста, не надо так!» — орет внутри маленькое, которое ты уже и так подверг домашнему насилию порядочной степени тяжести – а выхода нет. Забываешься в полудреме – черт бы побрал этого грузина, хули он никак не уймется! Вырубите звук — пожалуйста! — пусть хоть на минуту внешний мир станет таким же звенящим и полым, как моя обезумевшая от громкости тишина.

***

Утренний полумрак густой и тяжелый, ты продираешься сквозь него к блокноту и размашисто, отрывисто и криво дрожащими пальцами пишешь: Этот аттракцион не для меня. По возвращении на землю я каждый раз понимаю, что меня наебали.